Приглашаем посетить сайт
ВИТАЛИ РЕАКЦИЯ
ВИТАЛИ РЕАКЦИЯ (Vitali), проба на гной в моче. Осадок кислой или, если нужно, подкисленной мочи в количестве 1 куб. см переслаивается настойкой гваяковой смолы без прибавления скипидара. В присутствии гноя через короткое время появляется голубое окрашивание. Если гноя мало, его можно собрать на маленький фильтр и капнуть в него несколько капель гваяковой настойки,-получается синее окрашивание внутр. поверхности фильтра. После предва-рительн. кипячения реакция не получается. ВИТАЛИЗМ (от лат. vitalis-жизненный), учение о том, что жизненные явления хотя и обусловливаются в той или иной степени физич. и химич. процессами, но в то нее время отделены от явлений неживой природы абсолютной гранью и управляются особыми нематериальными силами, принципами или началами, отличными от наблюдаемых в неорганическом мире. История В. может быть разделена на три периода: 1) античный В., 2) В. новой эпохи от Пара-цельса до Иоганна Мюллера, 3)неовитализм. Античный В. Говорить об античном В. можно только cum grano salis, так как модернизация греческой натурфилософии и науки,при более близком знакомстве с ними, становится делом очень нелегким. В. новой эпохи определяется своей противоположностью механизму и имеет своей целью пополнить его пробелы, но именно такое противо- поставление в античной натурфилософии не было отчетливо выражено: пункты разногласия античных систем лежали в другой плоскости-устройства и управления миром в целом. Большинство древних натурфилософов проводило различие не только между живым и мертвым, но также между человеком и прочими живыми существами, считая это последнее различие более важным. У признанных материалистов древности Лев-киппа и Демокрита (460-370 гг. до хр. э.) и их позднейших последователей-Эпикура (342-271 гг. до хр. э.) и Лукреция (99- 55 гг. до хр. э.) мы встречаем определенное разграничение живого и мертвого по признаку-душа; их новаторство заключалось в том, что они отождествляли с душой разум, считавшийся исключительной принадлежностью человека. Душа, по представлению атомистов, состоит из атомов особого вида, мелких, круглых, легкоподвижных, напоминающих атомы огня; они проникают в тело путем дыхания и в силу особой конструкции тела задерживаются в нем, оживляя и двигая его. Более близкий к современному В. находим мы у Платона(427-347 гг. до хр. э.): для него бессмертная душа есть не только движущее начало тела, но и «движущее само себя». Следует, однако, заметить, что для Платона живы не только организмы, но и небесные светила;весь мир есть «живое существо, одушевленное и разумное». Разница между различными категориями живых существ зависит от состава души и большей степени разума. Обыкновенно родоначальником В. считают Аристотеля (384-322 гг. до хр. э.), хотя он является им не в большей мере, чем прочие древние мыслители, а пожалуй, даже в меньшей, т.к. бессмертия души он не признавал, а считал душу формой, энтелехией тела. По учению Аристотеля, всякое тело, естественное и искусственное, состоит из материи и формы, к-рая и превращает материю в тело; материя есть понятие относительное, она представляет собой также оформленные тела низшего порядка, а первоматерия остается для нас неизвестной. Формы существуют от вечности, и всякое возникновение нового тела совершается при участии ранее бывших тел, т. е. форм. Конечно, не всякая материя может воспринять любую форму, она должна обладать известной потенцией, и в процессе возникновения потенция переходит в действительность, реализуется форма. Момент реализации, завершения обозначается Аристотелем термином энтелехия, к-рый не представляет собой, так. обр., ни субстанции, ни агента, во что превратил впоследствии энтелехию Дриш (Driesch). Живые существа, по Аристотелю, имеют троякое сложение: 1) элементы, которые оформляются в единицы высшего порядка; 2) простые или однородные части (ткани,жидкости); они, в свою очередь, служат материей для 3) частей неоднородных-органов. Органы соединяются в целое-организм-при посредстве высшей формы-души. «Душа,-говорит Аристотель,- есть первая энтелехия естественного, составленного из органов тела, имеющего жизнь в потенции». При зарождении живого существа материя доставляется выделением матери, форма-семенем отца; при самопроизвольном зарождении материя и форма доставляются окружающей средой. Аристотель различает душу нескольких видов: питающую, чувствующую, движущую и размышляющую; каждый последующий вид включает в себя предшествующие. В развитии и жизни принимают участие также пневма и врожденное тепло (впрочем, о них Аристотель говорит вскользь). Однако, эти понятия, в особенности пневма (дух, лат.- spiritus) играли большую роль в античной биологии и медицине. Пневма, особое тонкое вещество, проникает в организм при дыхании и оживляет его; ее избыток, недостаток или неправильное распределение вызывают б-ни; родство этого понятия с душой атомистов бросается в глаза. Особенно популяризировали пневму стоики, к-рые видели в ней всеобщее одушевляющее начало; в медицине мы встречаем пневму в нек-рых сочинениях Гиппократова сборника (V и IV вв. до хр. э.), а затем в школе пневмати-ков (I в. хр. э.) и у Галена (II в.), который дал синтез античной медицины. Гален в вопросе о душе следует Платону, но душа действует на тело не прямо, а через посредство тонкоматериальной пневмы, к-рая, соответственно трем частям души, бывает трех видов-психическая, животная и физическая. Отклики этого учения, прочно вкоренившегося в науке, благодаря авторитету Галена, встречаются до XVIII в. Так. обр., античная мысль в своих попытках определить специфические отличия живого выработала ряд понятий: душа материальная, рассыпающаяся после смерти, душа-субстанция, но бессмертная, душа-форма (связующая сложное целое) и, наконец, пневма-дух тонкоматериальный, тождественный, в сущности, с материальной душой, но получивший подсобную роль. Когда церковь завладела миром, она соединила еврейский миф о творении со спекуляциями натурфилософов, гл. обр., с учением Платона, но отчасти Аристотеля и стоиков, и выработала догму о бессмертной душе, управляющей телом. Хотя догма эта к науке никакого отношения не имела, но, будучи обязательной для верующих, она наложила свою печать на последующее развитие науки и, несомненно, является одним из самых прочных корней современного вульгарного витализма. Витализм новой эпохи возникает как противовес механическому взгляду на живые существа, начавшему укореняться в науке под влиянием развития экспериментальной физики, механики и приложения математики к естествознанию. Впервые этот взгляд с полной резкостью был формулирован Декартом в его учении о животных, к-рых он считал машинами, или автоматами, приводимыми в движение животными духами (spiritus animaies), циркулирующими по нервной системе, при чем их циркуляция всецело определяется внешними раздражениями. Человек отличается от животных присутствием мыслящей субстанции, т. е. бессмертной души, способной ощущать и мыслить, к-рая, локализуясь в шишковидной железе, может изменять движение духов в тем влиять на машину тела; у живот- ных Декарт, как известно, отрицал всякую способность к ощущению. Учение Декарта было усвоено частью врачей того времени, т. н. иатрофизиками и иатромеханиками, тогда как иатрохимики, ведущие начало от Парацельса, придавали главное значение хим. процессам и признавали наличие в организме, кроме души, особых направляющих сил. Таково учение ван Гельмонта (1577- 1644) об археях, регулирующих процессы в отдельных органах. Витализм ван Гельмонта и др. ученых XVII в. (напр., Гарвея) носил еще примитивный и туманный характер, и первая разработанная система В. появляется только в XVIII веке; она принадлежит нем. профессору медицины и химии Г. Э. Шталю (1660-1732), известному своей хим. теорией флогистона. Взгляды его изложены в обширном труде «Истинная теория медицины» (1708), они дают идейную базу его мед. взглядам и формулированы в противовес учению Ф. Гофмана, его коллеги по ун-ту, смотревшего на жизнь с механической стороны. Шталь решительно отвергает существование в теле различных жизненных начал, или археев, и признает в качестве руководящего принципа только единую душу. Его основное положение: «Душа сама строит себе тело, управляет им и движет его без посторонней помощи». К такому положению Шталя приводят два ряда суждений, касающихся 1) целесообразности организма, 2) его самосохранения. Анализируя понятие механизм или машина, сводящееся к величине, фигуре, положению частей и движению, Шталь находит, что оно само по себе чуждо понятию целесообразности, т. е. употреблению для известной цели. Механизм, выполняющий особые назначения, есть инструмент или организм, подобно часам, выверенным и приспособленным для счета времени. Подобный орган случайно возникнуть не может, он существует для кого-то другого, и таким целе-полагающим строителем и действующим агентом является душа. Другой ряд рассуждений касается состава организма, к-рый Шталь определяет не как хим. тело или соединение (mixtio), а как смешение или аг-грегат (aggregatum). Аггрегат этот, помимо специального расположения веществ, отличается тем, что его вещества чрезвычайно легко распадаются, и, однако, организм сохраняет себя и существует долгое время. Этот акт восстановления утраченного и сохранения тела, противоречащий всему тому, что наблюдается в мертвой природе, возможен только при помощи движений, направляемых душой. Витализм Шталя, рассматривающий тело как орган души, обычно называют анимизмом. Интересна горячая полемика Шталя с философом Лейбницем, к-рый частично примыкал к механической позиции . Декарта и квалифицировал организм как ' машину, «не только гидравлически-пневматическую, по и огненно-взрывчатую». ; От Шталя ведут начало две линии В. ; XVIII в.-французский и немецкий. Первый связан с мед. школой Монпелье, где : последователи Шталя враждовали с последователями механиста Бургава. К числу виталистов этой школы принадлежали-^ Борде (1722-1776), рассматривавший организм как федерацию органов, которые обладают самостоятельной способностью к жизни (гармония же целого обусловливается, гл. обр., нервной системой), и, в особенности, Бартез (1734-1806); стоя на позиции Шталя по отношению к механистам, Бартез не считает возможным приписать сознательной душе руководство физиол. функциями и вводит наряду с ней особый «жизненный принцип» (principe vital). Влиянию школы Монпелье приписывают виталистический уклон, имеющийся у Бита (1771-1802), который, считая организм совокупностью тканей, приписывал им, кроме физических, особые «жизненные свойства»-чувствительность, сократимость и т. д., меняющиеся и не поддающиеся учету.-Гораздо большее значение в науке имела немецкая линия В., к которой принадлежал, прежде всего, знаменитый эмбриолог К. Ф. Вольф (1733-94). В своей классической «Theoria generatio-nis» (1759), где впервые с полной отчетливостью была выставлена теория эпигенеза, т. е. возникновения частей организма из недиференцированиой массы зачатка, Вольф выступает как виталист и критик механической медицины. Подвергая анализу наблюдавшиеся им факты развития растений и цыпленка, он приходит к различению основных и добавочных принципов развития. Основными являются: 1) способность питательных соков затвердевать и таким путем образовывать части зародыша и 2) особая «существенная сила» (vis essentialis), которая направляет движение соков тогда и там, где нет кровеносных сосудов. Развивающееся тело не есть машина, оно состоит только из «неорганической субстанции», но машина является порождением последней, включает ее в себя и должна быть строго от нее отграничена. Не'высказываясь определенно относительно физиол. процессов животного организма, Вольф указывает, что механическая медицина англ. врачей Пит-керна, Фрейнда и др. касается только самых простых актов: движения крови, дыхания, глотания и т. д., в остальном же представляет «мнимую систему». И только в самом конце своего труда, в примечании, Вольф добавляет, что лично его взгляды больше всего подходят к учению Шталя о душе, управляющей телом. В каком отношении стоит к ней «существенная сила», остается невыясненным.-Вторым крупным виталистом XVIII века является анатом Блюмен-бах (1752-1840), при чем его В. также стоит в связи с процессами эмбрионального развития, а особенно, с регенерацией, и изложен в небольшой книжке «Об образовательном стремлении» (1789). Термином «формообразующее стремление» (nisus for-mativus, Bildungstrieb) Блюменбах обозначает «особую силу, врожденную органическим телам и, пока они живы, непрестанно действующую». Сила эта руководит развитием и должна быть поставлена наряду с другими жизненными силами (какими тогда, следуя Галлеру, считали сократимость, раздражимость и чувствительность), а также с основными силами природы, напр., притяжением.., «Существенную силу» (vis essen- I tialis) Вольфа Блюменбах считает частным случаем nisus formativus. У Блюменбаха новым является признание жизненного начала одной из природных сил.-Еще более удаляется от учения Шталя физиолог Рейль (1759-1813), который в первой книжке основанного им «Archiv fur die Physiologie» (1796) поместил рассуждение о жизненной силе, где выдвигает гипотезу о живой материи. «Основание всех явлений животных тел необходимо искать в животной материи, в изначальном различии ее основных веществ, в их смешении и форме». Природа этой материи такова, что она производит животные тела как бы процессом особой кристаллизации; она обладает способностью ассимилировать чуждую материю и целесообразно ее оформлять. В начале XIX в. В. в Германии получает широкое распространение; учение о «жизненной силе» становится все более догматическим и переходит в учебники. К виталистам этого времени относится ряд выдающихся ученых: Тревиранус, учивший сначала о жизненной силе и способной к жизни материи, а затем выдвинувший понятие инстинкта, к-рый определяет развитие; Тиде-ман, склонившийся по следам Рейля к признанию «живого вещества», физиолог Бур-дах, Аутенрит. Но самым известным является знаменитый физиолог и зоолог Иоганн Мюллер (1801'-58), который изложил свои взгляды в широко распространенном учебнике физиологии (1833). Различие между неорганическим и органическим миром заключается, по мнению Мюллера, 1) в веществе, 2) в непрерывной деятельности организма, к-рая проявляется в виде творческой способности, работающей по известному разумному плану и по законам гармонии; в организме существует единство целого, царящее над множеством его частей. Причина этих особенностей лежит в «органической силе», могущей образовать не только органические вещества, но и органы, необходимые для целого. «Эта творческая разумная сила проявляется сообразно строгой законности, как это требует природа каждого животного, она существует в зародыше раньше даже того, чем отделились его будущие части, и она-то, в действительности, производит члены, без которых идея целого . не могла бы реализоваться»; сила эта со смертью исчезает. Далее Мюллер поднимает вопрос, является ли это начало действительно силой или какой-то невесомой субстанцией, и оставляет его без ответа; несомненно то, что оно подвижно и не имеет частей, т. к. может делиться и передаваться по наследству. Помимо этой силы, Мюллер признает в живом существе и душу, к-рая распространена также во всем организме, но действует только через посредство мозга.- В конце 40-х гг. XIX в. В., получивший, , так сказать, почти всеобщее признание, довольно быстро теряет одну позицию за дру-; гой. К этому времени в науке произошел ряд открытий, к-рые показали, что функции, приписываемые жизненной силе, могут. быть объяснены без ее участия и что, наконец, и самое понятие о силе должно: . быть, изменено. Сюда относятся: синтез: opганич. вещества (специфичного для животного организма)-мочевины, произведенный Велером (1828), исследования о животном электричестве Дюбуа Реймона и закон сохранения силы Ю. Р. Майера и Гельмгольца. Интересно отметить, что среди противников В. оказались ближайшие ученики И. Мюллера: Дюбуа Реймон и Шванн (Schwaim). Лотце, врач, впоследствии философ, поместил в «Словаре Физиологии» Вагнера (1842) статью «Жизнь», в которой объявил организмы машинами, но самая уничтожающая критика В. была произведена Дюбуа Реймоном в предисловии к его исследованиям о животном электричестве (1848). Все мировое целое разлагается на частички материи, двигающиеся по определенным законам, под влиянием центральных сил, связанных с ними, и живые существа не составляют исключения,; не существует жизненной силы, и вообще никакая сила не может существовать самостоятельно, а тем более выполнять такие разнообразные задания, какие приписывались жизненной силе; идеалом науки является аналитическая механика, в область к-рой целиком входят и организмы. В 50-х и 60-х гг. XIX в. укреплению механистической позиции способствовали расцвет вульгарно-материалистической философии Фогта, Молешотта и Бюхнера, к-рая, впрочем, излагалась для широкой публики, а в особенности, появление теории Дарвина, к-рая давала материалистическое объяснение целесообразности и выбивала последнюю почву у В.-Из научной критики В. в последующие годы необходимо отметить лекции Клод Бернара о жизненных явлениях. Критикуя В., отвергая «жизненную силу», последний, однако, не занял и последовательно-материалистической позиции, оставшись по существу агностиком. Он признает существование материальных условий, обусловливающих появление жизненных процессов; вместе с тем, он допускает наличие законов, обусловливающих «порядок И форму» ЭТИХ процессов.
В. Карпов. Неовитализм. Накопленный к середине XIX века и продолжавший и далее нарастать материал эмпирической биологии наглядно показывал, что, несмотря на углубление физ.-хим. исследований и на достигаемые громадные результаты, основные проблемы жизни (проблема целесообразности, эволюции, онтогенеза и филогенеза) таким путем разрешению не поддаются; отмеченное Энгельсом уже в 1878 г. противоречие между этим материалом и господствовавшим в естествознании эмпиризмом, метафизическим материализмом и эклектизмом становилось все более напряженным. Разрешить это противоречие могла только материалистическая диалектика, с точки зрения которой, с одной стороны, жизненные процессы являются формами движения единой материи и подлежат поэтому тем же физ.-хим. закономерностям, что и явления неживой природы; с другой стороны, однако, живая материя представляет собой высшую ступень организации этой единой материи и,' будучи связана с предыдущими ступенями непрерывными переходами, обладает в то же время специфическим качеством и подчиняется особым, специфически-биологическим закономерностям, требующим для своего познания и особых, адэкватных им методов исследования. Но эта диалектика «в ее рациональном виде ненавистна буржуазии и ее теоретическим вожакам, потому что в положительное понимание существующего она включает также понимание его отрицания и его неизбежного падения; ...потому что она ни перед чем не склоняется, будучи критической и революционной по своему существу» (Маркс). А так как по этой же причине диалектический материализм стал могущественнейшим оружием выступившего на борьбу за свое освобождение пролетариата и борьба эта стала принимать все более широкий размах, то буржуазия, в поисках противовеса, резко повернула в области идеологии к изжитым уже, казалось, идеалистическим системам Канта, Беркли, Аристотеля, Платона и мн. др., не говоря уже о новом расцвете религии и мистики. Однако, какой бы то ни было реальный прогресс науки возможен лишь при применении материалистических методов исследования; поэтому в практической своей деятельности буржуазная наука и биология, в частности, продолжают «стихийно» пользоваться именно этими методами. Но лишь только речь заходит о'философском обобщении добытого эмпирического материала, как картина меняется. Часть исследователей застревает в агностицизме или прикрывается им, начинает повторять вслед за Клод Бернаром, что «биолога не следует спрашивать, спиритуалист ли он или материалист», и либо вовсе отказывается признавать существование какого бы то ни было качественного отличия жизни от неживой природы и специфически ей (жизни) свойственных закономерностей, либо, признавая качественную особенность жизненных явлений, объявляет ее непознаваемой, «иррациональной», недоступной естественно-научному изучению. Таковы различные школы так наз. механистов. Другие становятся на откровенно идеалистические позиции: подобно механистам, они не только не отрицают могущества физ.-хим. методов исследования, но даже допускают возможность разрешить этим путем такие проблемы, как синтез яйца, способного развиваться (Дриш); подобно механистам, они отождествляют материалистическое истолкование явлений жизни с физ.-химическими, но, не находя на этом пути объяснений для специфических особенностей жизненных явлений, объявляют отличие неорганической природы от жизни абсолютным, жизнь- автономной, и пытаются понять ее с помощью конструируемых умозрительным путем особых сверхчувственных факторов. Подобно старым виталистам, эти неовиталисты прибегают вновь к нематериальным «жизненным силам», хотя и называют их иначе; таковы «доминанты» Рейнке, «энтелехия» Дриша, «динамическая морфе» Гурвича, «системы импульсов» Икскюля, «души атомов» Коха, «жизненная энергия» Риньяно и т. д. Учитывая, однако, господствующие в естествознании взгляды, современные виталисты видоизменяют свои «жизненные силы» »8 в том смысле, что включают их в общую цепь причинности и не позволяют им нарушать законы сохранения материи и энергии (хотя Дриш считает, что последнее вовсе не обязательно). Неовиталистом себя называет и Р, Вирхов, хотя его позиция не имеет ничего общего с современным неовитализмом. Он не сводит явлений жизни к простым физ.-хим. процессам и настаивает на «особенности» жизненных явлений, к-рые он связывает со специфическим субстратом их-с клеткой. Вместе с тем, он отвергает всякий спиритуализм и телеологию. В этих своих совершенно правильных взглядах он, однако, непоследователен. Наряду, а иногда и одновременно, с материалистическими мыслями он высказывает сомнения в историческом происхождении жизни из неживой природы и в правильности эволюционной теории, а местами идет даже на компромисс с церковью. Другим отличием современного В. от старого является значительное ограничение поля деятельности «жизненных сил»: устами своего признанного главы, Дриша, неовитализм заявляет, что «физиология, в узком смысле слова, пе может представить доказательство автономии жизненного процесса». Остается, однако, громадная область-физиология формообразования (эмбриогенез, реституция и регенерация), наследственности и нервно-психической жизни (рефлексы, инстинкты, память и разум человека), весьма недостаточно еще обследованной, и из нее-то Дриш черпает материал для «трех доказательств автономии жизненных явлений», к-рые (доказательства) сам считает одной из крупнейших своих заслуг. «Опыты над находящимися в первом периоде дробления яйцами животных показали, что две первые, а также четыре первые клетки дробления, если их отделить друг от друга, производят каждая целый организм уменьшенных размеров, даже изолированные клетки последующих стадиев сегментации,к-рые представляют соответственно 1/8, 1/1в и 1fsi яйца, также дают целые производные, хотя и не проделывают всех стадиев эмбрионального развития. Цельность результата развития не нарушается и тогда, когда изменяют относительные положения ядер или далее целых клеток дробления. Единый организм (лишь увеличенных размеров) получается и после искусственно вызванного слияния двух яиц. И, наконец, самый знаменательный опыт: разрезаем каким угодно образом зародыш, уже заканчивающий процесс сегментации и состоящий, приблизительно, из тысячи клеток, т. е. отнимаем от него элементы в любом количестве и расположенные любым образом,-в результате все же получим целый организм». Такую систему, в к-рой «любая из клеток может, если понадобится, произвести части, необходимые целому организму», Дриш называет «эквипотенциальной», а т. к. «клетки... оставленные произвольно друг около друга, всегда работают совокупно, „гармоничным" образом», то он строит понятие «гармонично-эквипотенциальной системы»; «такие системы встречаются повсюду в животном царстве, они играют также роль в процессах регенерации». «Пропорционально типическое развитие» любого отрезка такой системы, с точки зрения чисто химической или чисто коллоидальной, «принципиально непонятно»; противоречит оно и представлению о каком бы то ни было «машинном» («под машиной мы понимаем типическое расположение физикаль-ных и химических составных частей, действие к-рых вызывает типический эффект») построении гармонично-эквипотенциальной системы, «ибо специфический „механизм", построенный различно по трем пространственным измерениям, не остается тем же, когда от него отнимают или когда в нем произвольно перемещают те или иные части. Т.о., механизм не может составлять основу эмбриологии», «причинной базой нек-рых жизненных явлений не может быть никакой механизм, какого бы рода он ни был. Следовательно, неизбежно должны существовать иемеханические агенты», к-рым Дриш дает позаимствованное у Аристотеля название «энтелехии». Таково «первое доказательство автономии жизненных процессов».- «Второе доказательство» заключается в разборе явлений наследственности, эмбриогенеза, регенерации и сопровождается построением понятия «комплексно-эквипотенциальной системы», т. е. такой системы, где каждая часть способна не только производить неограниченное число отдельных новых частей, но и одни и те же «составные совокупности»: каждая клетка из эпидермиса листа бегонии способна воспроизвести целое растение, таким же свойством обладает камбий у большей части высших растений; точно так же любой поперечный разрез через кожу водных аннелид воссоздает сложный мозг; половые элементы любого организма воссоздают новый организм. Все эти комплексно-эквипотенциальные системы «происходят из одной клетки путем повторного деления», и представить себе какую бы то ни было «машину», к-рая бы «повторно делилась и при этом сохраняла свою целость», не только невозможно, но и «бессмысленно». «Основой развития элементов комплексно-эквипотенциальных систем является, т. о., не машина, а нечто, что не есть „экстенсивное" (т. е. пространственно протяженное) многообразие. Мы назовем это начало и здесь „энтелехией"».-«Третье доказательство», наконец, опирается на анализ движений животных организмов (тропизм, инстинкты, рефлексы) и действия человека, «рассматриваемого исключительно как явление природы и, следовательно, без всякого психологического обоснования». И здесь оказывается, что ни видоизменяемость инстинктов, ни образование условных рефлексов, ни проявления «памяти» и «разума» у человека не могут быть свойственны никакой мыслимой «машине», а свидетельствуют, хотя и «косвенно», о наличии все того же нематериального агента, или энтелехии, несколько отличающейся от предыдущих и названной поэтому «психоидом», при чем, «с точки зрения метафизики, мы имеем, без сомнения, право сказать, что в конечном счете „психоид" и „душа-психея" суть одно и то же понятие, являющееся субъектом в опытах жизни и объектом в законах движения тела». Неоднократно и с разных сторон «три доказательства» Дриша были подвергнуты критике и экспериментальной проверке. Было показано и доказано (Шаксель), что в приводимых им случаях реституции и регенерации процессы протекают совсем не так, как он их изображает; было показано, что многие из явлений, которые он считает специф. жизненными, имеют место и в мертвой природе и наблюдаются, в частности, в «жидких» кристаллах (Пржибрам и др.), вследствие чего Дриш должен был признать кристаллографию переходом от физики и химии к биологии; вполне рационально и без помощи энтелехии были объяснены и приводимые им нервно-психические явления и многочисленные добавочные «доказательства». Нетрудно было, наконец, заметить, что эти и подобные им виталистические доказательства опираются на совершенно произвольное отождествление материалистического объяснения с механическим, «машинным», т. е. на грубую вульгаризацию точки зрения противника, т. к. никто из современных биологов-материалистов подобных взглядов не придерживается. Целью всех этих «доказательств» и основной базой неовитализма является фактически разрешение проблемы целесообразности жизненных процессов, разрешение идеалистическое-в противовес материалистическому, дарвиновскому, которое неовиталистов не удовлетворяет. Дарвиновская теория объясняет эволюцию живого мира, а вместе с тем, и наблюдаемую в последнем целесообразность накоплением случайных полезных изменений (см. выше). Против этой-то роли, к-рая отводится случайности, и выступают виталисты, считающие, что объяснить случайностью длительный закономерный процесс невозможно, как невозможно объяснить ею и удивительно сложенные и приспособленные друг к другу и к внешней среде органы живых существ и строение последних. Теория Дарвина, оперирующая, по их словам, «абсолютной случайностью», объявляется «рецептом, как можно строить дома определенных стилей одним лишь беспорядочным нагромождением камней» (Дриш), а вместо нее конструируются всевозможные учения об автогенезе, ортогенезе, энтоге-незе, номогенезе, пытающиеся объяснить эволюцию органического мира присущими организмам «внутренними свойствами» (Кор-жинский, Иенсен), «внутренними законами развития» (Вааген, Берг), «способностью к выбору» (Вагнер) и т. п. и имеющие либо откровенно-виталистический и мистический характер, либо прикрывающиеся фиговым листком «закона инерции», «второго закона термодинамики». На самом же деле, все эти теории сводятся к тому, что для всякого наблюдаемого в природе прогрессивного или регрессивного процесса придумывается ad hoc соответствующее «свойство» организма, «способность» его или «закон развития», в результате чего получается все же лишь голословное прокламирование все той же закономерности развития или нали- , чия целесообразности, б. или м. расцвеченное потоком слов, но нашему пониманию этих фактов нисколько не помогающее и ровным счетом ничего не объясняющее. Возражения же против дарвиновской теории основаны на совершенно неправильном, метафизическом, абсолютном противопостав- лении случайности и закономерности и на представлении о случайном явлении как о беспричинном. Но если отбросить последнее понимание, т. к. в природе ничего подобного не бывает и ни один материалист или дарвинист о такой «случайности» и не помышляет, то остаются еще два понимания ее. Чаще всего явление называется «случайным» тогда, когда нам неизвестны все или часть вызвавших его причин: в этом именно субъективном смысле Дарвин и говопил, что эволюция осуществляется на основе случайных вариаций. Совершенно очевидно, что здесь ни о каком отрицании закономер-. ности нет и речи; предполагается, что, по мере развития науки, причины, вызывающие эти вариации, будут вскрыты и «случайность» будет ликвидирована. Тем не менее, и такое понимание случайности неправильно: каждая отдельная вариация останется случайной даже и тогда, когда мы сможем установить всю соответствующую ей цепь причинностей, так как в действительности случайность является фактом вполне объективным, не зависящим вовсе от нашего знания или незнания, а имеющим место всегда там, где одновременно действует множество сложных причин или вступают во взаимодействие явления, принадлежащие обычно к независимым областям, со своими-независимыми-закономерностями. Данная вариация является объективно случайной, так как вызвавшие ее возникновение изменения внешней среды и материнского организма происходили независимо одно от другого, по своим особым закономерностям; она является, однако, в то же время и необходимой, так как данное воздействие внешней среды и данное состояние организма и результат их взаимодействия были строго детерминированы. В виду сложности условий предусмотреть появление каждой отдельной вариации невозможно, но на основании достаточного количества наблюдений вполне возможно с помощью теории вероятностей предусмотреть общее распределение этих вариаций и установить закономерность данной случайности. Случайность оказывается, таким образом, «частной специальной формой необходимости» (Деборин). Больше всего таких объективных случайностей наблюдается в коллективах, где перекрест индивидуальных закономерностей отдельных членов коллектива между собой с закономерностями коллектива как целого и с закономерностями внешней среды достигает величайшей сложности; можно даже сказать, что перед нами здесь сплошная масса случайностей, через толщу к-рых, говоря словами Энгельса, пробивается необходимость. Но такими коллективами являются, в конечном счете, все объекты науки (коллективы электронные, атомные, молекулярные, клеточные, человеческие), и вполне понятно, что не только в науках об обществе, но и в биологии и физике все большее значение приобретают основанные на теории вероятностей статистические методы исследования и что физики излагают теперь в терминах статистической закономерности и вероятности самые «незыблемые» даже законы своей науки. Т. о., «необходимость сама определяет себя как случайность» (Гегель, Энгельс). «Совокупность случайностей сама создает определенную необходимость, необходимость же, в свою очередь, вызывает ряд случайностей, создает ряд возможностей, которые имеют свои корни в сущности, т. е. в законе развития данной действительности. Если, т. о., случайное необходимо, а необходимое случайно, случайность есть скорее абсолютная необходимость, как выражается Энгельс» (Деборин). «Особую, случайную форму необходимости» представляет собой целесообразность. «Если в свойствах данного вещества заключена возможность его бесконечного изменения и если это изменение совершается в течение продолжительного времени, то неизбежны случайные совпадения условий, в результате к-рых появляется и целесообразное» (Деборин), наряду с которым, конечно, возникают и явления нецелесообразные. Да и «самую целесообразность следует понимать не абсолютно, а очень и очень относительно», как о том свидетельствуют многочисленные примеры бесполезных и даже вредных свойств и органов у животных и растений. Только таким образом может быть рационально понята целесообразность, и только такое понимание ее может послужить надежной основой для изучения управляющих ее возникновением закономерностей. Если от этого пути, вместе с неовиталистами, отказаться, то остаются лишь два возможных выхода: один состоит в прямом признании целесообразности трансцендентной, т. е. в признании цели, поставленной организму находящимся вне его разумом или разумным существом-«богом»; второй-в признании ее имманентной, т.е. неотъемлемым, первичным свойством живого вещества, в силу «особенной, присущей лишь ему и не-расчленяемой закономерности» (Дриш). Первый вывод современной наукой категорически отвергается, а второй, поскольку дарвинизм не признается, неизбежно приводит к допущению лежащей в основе целесообразности «преднамеренно действующей причины» (Кант). Исходя из этого, германский ботаник Рейнке и разработал (1894) свое учение о «доминантах», или «высших силах», стоящих над энергией и управляющих ею, «...подобно тому, как это делает человек в своих орудиях и машинах», хотя в то же время «для нас вся их деятельность представляется загадкой, к-рую мы принимаем, не будучи в силах ее разрешить». Доминант существует столько же, сколько различных видов энергии в организме и различных функций его, и среди этого «полчища» их он «склонен считать одни высшими, другие подчиненными». «Повсюду и всегда доминанты подчиняются законам причинности, т. к. действуют только в рамках общих законов природы и нигде и никогда не нарушают их». «Благодаря внешним воздействиям, в организмах могут быть пробуждены к жизни дремавшие в них доминанты, зато деятельность других может быть задержана», а часть их «может оставаться скрытыми, если почему-либо не наступит условий, необходимых для их жизнедеятельности». Доминанты размножаются вместе с организмами и уничтожаются с их смертью. От условий пространства они независимы и работают очень тонко. И, наконец, «несомненно, существует известная аналогия между деятельностью доминант и значением психических мотивов. Резче всего указывают на это инстинкты животных. Как в машинах, так и в организмах доминанты образуют своего рода одушевленное начало, одушевляют материальный субстрат. Мы могли бы прямо говорить об имманентной бессознательной интеллигентности (разумности) клеток, животных и растений, доминанты называть... прямо интеллигентными силами, т. к. деятельность доминант в организме может быть сравнима только с разносторонней, твердой и чрезвычайно высокой интеллигентностью». И вполне естественно приходить отсюда к «чудесам» жизни, к «идее бога» и к «религии, бывшей всегда самой крепкой опорой бедных и беспомощных». Дриша такой подход не удовлетворяет. Учитывая, что в таких телеологических понятиях, как целесообразность, целестреми-телыюсть, как бы незримо присутствует и некто, ставящий организму цели, он считает, что пользоваться этими понятиями при построении естественно-научной теории не следует, «если только хотят, чтобы изложение этой теории было с объективной точки зрения абсолютно логично». Все эти термины он заменяет выражением «относящийся к целостности» (ganzheitsbezogen), к-рое встретило очень радушный прием у биологов и против к-рого, пожалуй, особенно возражать не пришлось бы, т. к. обычное понимание целесообразности сводится действительно к соответствию интересам организма как целого. Сама по себе эта замена одного термина другим разрешению проблемы целесообразности, конечно, нисколько не помогает, как не помогают и другие предложенные замены, напр., «длительная жизнеспособность» Ру. Но Дриш исполь-зовывает предложенный им термин чисто метафизически таким образом, что противополагает целое, с одной стороны, предыдущим стадиям эмбрионального развития, а с другой-составным частям, из которых оно слагается. Совершенно очевидно, что в реальной действительности такой противоположности не существует, что с момента своего зарождения организм представляет собой уже «целое» и что никакого «целого» без составляющих его частей не бывает, но все это нисколько не мешает Дришу утверждать, что именно эта «целостность», эта голая абстракция и является фактором, регулирующим и направляющим развитие и жизнедеятельность организма, является той самой энтелехией, с к-рой мы уже познакомились выше. Как же действует эта энтелехия? Дриш считает, что действие ее можно себе представить хотя бы таким образом, что «немеханический агент то оказывает задерживающее действие на явления, к-рые были предобр аз ованы в материальном сочетании рассматриваемой системы... то, при некоторых условиях, перестает проявлять свое задерживающее действие»; сама энтелехия ничего не производит и принципа сохранения энергии не нарушает. С другой стороны, энтелехии доступны воздействию и со стороны материального мира, к-рое может то побуждать их к деятельности, то заставлять их видоизменять свою деятельность или приостанавливать ее. Дриш полагает, что, определив таким образом функции энтелехии, он избегает нарушения принципа причинности, в к-ром были-де повинны некоторые старые виталисты. На самом деле, однако, подобное взаимодействие и причинная связь между абстракцией-энтелехией-и явлениями материального мира совершенно нереальны, и материальная причинная связь явлений (а другой мы не знаем) включить в себя в качестве звена энтелехию не может. А что энтелехия представляет собой лишь голую абстракцию, об этом свидетельствует сам Дриш, когда говорит, что энтелехии-психоиды не поддаются какому бы то ни было описанию в доступных нам терминах, а «вся характеристика их является сложной системой отрицаний»; энтелехия-не есть ни особый вид энергии, ни какая-либо определенная субстанция, к ней неприменимы никакие виды количественных или пространственных взаимоотношений, в том числе и делимость и локализация. «Энтелехия может быть только мыслима». Приписывая энтелехии регулирующие и направляющие функции по отношению к протекающим в живом организме материальным процессам, Дриш «логически» вынужден признать за ней и ряд психических свойств, но т. к. наличие психики не вяжется с его представлением об энтелехии, то он приписывает последней способности «восприятия», «суледения», «хотения» и «знания» лишь в нек-ром «переносном смысле», и при том «хотения и знания» первичного, т. е. не основанного ни на каком предыдущем опыте. Найти какой-либо реальный смысл во всем этом нагромождении слов и понятий совершенно невозможно, и Дриш сам вынужден сознаться, что «мы совершенно не в состоянии хоть в малейшей степени представить себе подобное специфическое первичное знание и хотение», но все же «твердо убежден, что мы принуждены допустить существование виталистических автономных агентов», обладающих подобными свойствами (так как в противном случае рушится вся его сложная система). Совокупность этих свойств и составляет то, что Дриш называет «интенсивным (т.е. непространственным и неколичественным) многообразием», и деятельность энтелехии заключается в том, что она, с помощью наличных материальных «условий», выявляет вовне это самое свое «многообразие», но сама ничего материального в. жизненные процессы не вносит. С точки зрения «закона достаточного основания», при этом важно, что «каждое пространственное явление, вызываемое или изменяемое энтелехией, имеет свой предшествующий единичный коррелят в определенной единичной же характерной черте энтелехии». Вопрос о количестве энтелехий Дриш оставляет в некотором отношении открытым: «Наивно рассуждая,-говорит он, - можно допускать различные виды энтелехий, игра- ющих роль в организме» (энтелехии мор-фогенетическая и психоидная, энтелехии инстинктов и поступков, энтелехии отдельных частей мозга и отдельных формообразующих процессов) и «работающих иногда уже слишком самостоятельно и (даже) не обращая внимание на целое» (при экспериментальной истинной самодиференциации, при суперрегенерации); он считает возможным даже располагать энтелехии «по чину и по значению» (Rang und Wert). Вместе в тем* «однако, все энтелехии ведут свое происхождение от одной первоначальной и могут в этом отношении рассматриваться и все вместе как одна»; возможно даже, что для всего живого существует лишь одна энтелехия, выявляющаяся во времени как множественная и чрезвычайно напоминающая того самого старого «бога», о к-ром Дриш, однако, не упоминает. Чрезвычайно важно вытекающее из этого учения отношение к детерминизму явлений жизни: «В идеальном смысле, т. е. для предположительного случая, когда исследователь знал бы, напр., материальный состав яйца и энтелехию, „управляющую" этим яйцом, предсказание жизненных процессов было бы возможным. В действительности такой возможности, без сомнения, не существует, ибо никто не может знать энтелехии до того, как она проявила себя своим воздействием на субстанцию, а материальные установки сами по себе не представляют всех „условий", необходимых для осуществления жизненных процессов». Отсюда следует, что «из куриного яйца может вылупиться и не курица»... и об этом свидетельствуют, по Дришу, явления мутации и филогении. Небесполезно будет, наконец, отметить вполне последовательное, с точки зрения учения об энтелехии, заявление Дриша, что «витализм не только не противоречит всему „оккультному" (спиритизм, телепатия, ясновидение и т. п.), но даже расчищает путь для него»: этим заявлением заканчивает он ту (ббльшую) часть своей «философии органического», которая трактует о важнейших достижениях «аналитической биологии». Из примыкающих к этому учению биологов здесь следует отметить московского профессора А. Гурвича: он поставил себе задачей создать, в дополнение к «теоретическому В.» Дриша, энтелехия к-рого не поддается дальнейшему эмпирическому изучению, «В. практический», оперирующий «факторами, могущими быть локализованными в пространстве... и поддающимися исследованию согласно общим естественно-научным принципам». Наряду с видовыми закономерностями, по к-рым возникают и существуют организмы и к-рые детерминируют клеточные процессы на первых стадиях эмбрионального развития, он находит в дальнейшем развитии индивидуумов преобладание элементов случайности, вследствие к-рой, по его мнению, становится невозможным понимание развития целого (см. выше о «случайности»). Для устранения этого «противоречия» он допускает существование некоторого нормирования, которое, предоставляя случаю деятельность каждой отдельной клетки, предписывает план их совокупной 10в деятельности. Отсюда он приходит к понятию «динамически предобразованной формы» (morphe), к к-рому присоединяет впоследствии понятие «поля». Это «поле» сходно с физическим силовым полем лишь в том отношении, что «фактор поля определяется своими координатами и временем», во всем же остальном это нечто совершенно иное: в первую очередь это не силовое полено-вторых, оно в любой степени анизотропно, и в-третьих-и в этом именно его «виталистический» характер, гл. обр., и заключается-«нет нужды ни искать, ни допускать существование определенно локализованных источников этого поля или специальных носителей его свойств, вроде заряженных тел в диэлектрике» (словом, опять нечто совершенно нереальное, придуманное ad hoc для «объяснения» явлений, необъяснимых, по мнению автора, с материалистической точки зрения). По отношению к этому полю «morphe» является «преформированной чисто динамической плоскостью без материальных носителей», «частью пространства определенной конфигурации и локализации, из которой исходит поле со своими свойствами». А так как понятие преформации логически вынуждает «рассматривать жизненный цикл индивидуума как процесс осуществления содержащегося в (оплодотворенном) яйце чего-то, скажем спокойно,- идеи», то связь с энтелехией оказывается установленной и лишь подтверждается позднейшим примечанием, что эти факторы нужно метафизически рассматривать как проявления энтелехии. Особым направлением в В. является так наз. психовитализм, тесно связанный с психоламаркизмом; первыми представителями его были Паули и Франсе. Отличие этого направления от В. Дриша и т. п. заключается в том, что вместо знания, хотения и суждения «в переносном смысле», приписываемого нек-рой стоящей вне живой материи абстракции, оно приписывает эти свойства самой живой материи и притом в прямом смысле. Сходные мысли высказывали в России Е. Шульц, сравнивавший органогенетические процессы с инстинктивными и сознательными действиями, и В. А. Вагнер, по к-рому живое вещество обладает способностью не только «реагировать сообразно с его состоянием», но и «действует так, что мы получаем право говорить о предпочтении, которое живое вещество оказывает одним предметам, одним действиям перед другими». Мы имеем здесь, следовательно, дело со своеобразным анимизмом, придумывающим психический акт всюду, где он встречает что-либо непонятное. Естественным завершением этого направления является панпсихизм (Паули). В заключение нельзя не упомянуть венского проф. Шнейдера с его эйвитализ-м о м, который помещает явления жизни в некое «четырехмерное пространство» и вполне серьезно трактует об астральных телах, духах (Spirit) и прочих спиритических «явлениях» и, уже само собой понятно, о боге. Одной уже этой теологии, к к-рой неизбежно скатываются виднейшие представители современного В., было бы доста- точно для характеристики социальной и научной реакционности этого учения. Не в меньшей степени явствует эта реакционность и из другой особенности В., проходящей красной нитью через всю его историю,- из неизменной тенденции ставить предел естественно-научному познанию именно там и тогда, когда оно, в процессе беспрерывного и бесконечного проникновения в тайны природы, подходит к явлениям,закономерности которых требуют для своего раскрытия новых технических и гносеологических приемов. В. ставит здесь точку и объявляет все, находящееся за этим поворотным пунктом, сферой деятельности сверхчувственной, непознаваемой, метафизической «жизненной силы», «доминант», «энтелехии», «божественного творчества», и «принципиально необъяснимым» с материалистической точки зрения. Вполне естественно, что именно на этой почве витализму были уготованы тягчайшие поражения: за 150 лет, истекшие со времени открытия кислорода и анализа дыхания и теплообразования у животных, В. пришлось сдать столько позиций, что в 1924 г. Дриш оказался вынужденным, как мы видели, хоть и с оговорками, меланхолически сознаться что «физиология, в узком смысле слова, не может представить доказательство автономии жизненного процесса»... И он и ему подобные пытаются теперь всячески «доказать» непознаваемость явлений морфогенеза, наследственности, нервно-психической жизни, в области к-рых научная мысль наталкивается еще на величайшие затруднения. Но и то, относительно немногое, что уже в наст, время достигнуто в этих областях (влияние гормонов на формообразование, точное исследование явлений реституции, учение Павлова об условных рефлексах и мн. др.), ясно доказывает, что В. опять поставил точку на ненадлежащем месте, и Дриш начинает уже подыскивать выход на тот случай, если удастся синтетически получить «искусственное яйцо, к-рое начнет жить». Не. этим ли объясняется и «расчистка пути для оккультизма», для исследования которого «не жаль потратить усилия нескольких поколений»? Действительно, в этой области В. сможет, наконец, найти для себя верное убежище, куда не постарается проникнуть научная мысль. Несмотря на свою основную идеалистическую и реакционную сущность, В. имеет, тем не менее, некоторую историческую заслугу, и ее не следует проглядеть в борьбе с ним. Этой заслугой ягляется представление о специфической закономерности жизненных процессов, не укладывающейся в рамки известных ныне физ.-хим. закономерностей. Раскрытие этой закономерности и овладение ею, являющееся целью биологии и оправдывающее ее существование как особой науки, сможет быть достигнуто, однако, не с помощью явных или прикрытых идеалистических спекуляций и априористических теорий, а лишь с помощью метода материалистической диалектики. Давно уже применяется он здесь «стихийно»; ближайшей задачей естественно-научной и, в частности, медицинской мысли является сознательное его применение.
я. черняк.
Лит.: Виталист ы-изложение учений древних и старых виталистов у Ковнер С, История медицины, Киев, 1878-83; Д р и га Г., Витализм, M., 1915 (лит.); его же, Самостоятельность биологии («Новые идеи в биологии», сб. № 1, СПБ, 1913); Вольф Г., Механизм и витализм (сборник «Сущность жизни», М., 1903); Карпов В., Витализм и задачи научной биологии в вопросе о жизни, «Вопросы Философии и. Психологии», кн. 106, 1909; Ш у л ь ц Б., Организм как творческий процесс («Новые идеи в биологии», сборник № 1, СПБ, 1913); Вагнер В., общественность на основе физико-химических свойств организмов (ibid., № 9, П., 1924); его ж е, Прогрессивная эволюция и регресс (ibid.).-К критике витализм а- Энгельс Ф., Диалектика природы («Архив К. Маркса и Ф. Энгельса», кн. 2, М.-Л., 1925); его же, Антидюрипг, М., 1922; его же, Людвиг Фейербах, М., 1923; Плеханов Г., К вопросу о роли личности в истории (в его кн. «Основные вопросы марксизма», М., 1926); Д е б о р и и А., Энгельс и диалектика в биологии, «Под знаменем марксизма», 1926, №№ 1-2, 3; е г о ш е, Материалистическая диалектика и естествознание (сб. «Воинствующий материалист», кн. 5, М., 1925); А г о л И., Метафизика и диалектика в биологии, «Под знаменем марксизма», 1926, № 3; е г о же, Неовитализм и марксизм, ibid., 1928, № 3; Слепков В., Витализм, механизм и диалектический материализм, ibid., 1926, № 3; Смолуховский М., О понятии случайности и о происхождении законов вероятности в физике, ibid., 1927, № 9; Ф и ш е р Б., Витализм и патология, М., 1926; Пржибрам Г., Обзор мнений авторов о значении аналогии между кристаллом и организмом («Новые идеи в биологии», сб. К« 1, СПБ, 1913); Карпов Вл., Натурфилософия Аристотеля, «Вопросы Философии и Психологии», кн. 109 и 110, 1911.-Витализм новой эпохи-Карпов В., Шталь и Лейбниц, «Вопросы Философии и Психологии», кн. 114, 1912; Бернар Клод, Жизненные явления, общие животным и растениям, СПБ, 1878.-Н е о в и т а-лизм и его критика - Бородин И., Протоплазма и витализм, СПБ, 1895; Данилевский А., Живое вещество, «Вестник Европы», 1896, май; Driesch H., Philosophic des Orga-nischen, Lpz., 1921; его ш е, Ordnungslehre, Jena, 1923; его же, Vitalismus als Geschiehte u. als Lehre, Lpz., 1905; его же, Die Lokalisation raor-phogenetischer Vorgange, Lpz., 1899; его же, Die organischen Regulationen, Lpz., 1901; Reinke J., Die Welt als Tat, В., 1894 (перев. 11 глав в сб. «Сущность жизни», СПБ, 1903); Rignano Е., Uber die Yererbung erworbener Eigenschaften, Lpz., 1907; его же, Man not a machine, L., 1926; v о n U e x-k ii 1 1 J., Theoretische Blologie, В., 1920; его же, Definition des Lebens u. des Organismus (Handbuch der normalen u. pathologischen Physiologie, hrsg. von A. Bethe, & v. Bergmann u. anderen, B. I, B., 1927); P a u 1 у A., Darwinismus u. Lamarkismus, Miinchen, 1905; Schneider K., Euvitalistische Biologie, Miinchen, 1926; A s с h о f I L., Uber Entzundungs-begriffe u. Entzundungstheorien, Miinchener medi-zinische "Wochenschrift, 1922, № 18; В i e r A., Ge-danken eines Arztes uber die Medizin, ibid., 1926, № 14; R a n k e K., Leben, Reiz, Kranfeheit u. Ent-ziindung.ibid., 1923, №№10, ll,12;Gurwitseh A., Versuch einer synthetischen Biologie, В., 1923; H e r x-heimer &., Pathologie von heute u. ihr Verhalt-nis zu Virchows Cellularpathologie, Klinische Wochenschrift, 1927, № 37; Rail Em., Geschlchte d. biologischen Theorien, B. I-II, Lpz., 1905, 2 AufL, 1913; Puschmann Th., Handbuch d. Geschiehte d. Medizin, B. I, Jena, 1902; Wolff C. Fr., Theo-ria generationis (1759), fibers, von P. Samassa, Lpz., 1896; Blumenbach J., Uber den Bildungstrieb u. das Zeugungsgeschaft, G6ttingen, 1781; Rei 1 .Т., Von der Lebenskraft, Archlv fur die Physiologie, В. I, 1796; T r e v i г a n it s &., Die Erscheinungen u. Ge-setze d. organischen Lebens, Bremen, 1831-33; Autenrieth H., Ansichten iiber Natur u. See-lenleben, Stuttgart, 1836; Tiedemann F., Physiologie des Menschen, B. V, VI, Darmstadt, 1835, 1840; Mil lie r Jon., Handbuch d. Physiologie des Menschen, B. I. p. 25, Koblenz, 1844; D u Bois-R e у m о n d E., Uber die Lebenskraft (1842), Reden, 2 Folge, Lpz., 1887; Bernard Claude, Lecons sur les phenomenes de la vie, v. I-II, P., 1878-79; Du Bois-Reymond R., Uber die Grundlagen d. Erkenntnis in d. exakten Wissenschaften, Tubingen, 1890; Ehrhardt Fr., Mechanismus u. Teleologie, Lpz., 1890; Gossmann P., Elemente d. empi-rischen Teleologie, Lpz., 1899; Wolff G., Entwiek-lungsphysiolog. Studien, Archiv f. Entwicklungsme-chanik der Organismen, B. I, 1895; France R., Funktionelle Selbstgestaltung und Psychomorpho- logie, ibid., B. XXV, 1908; Bleuler E., Die Psychoide als Prinzip d. organischen Entwicklung, В., 1925; M a t h e w s A., General chemistry of cells, General cytology, Chicago, 1924; Tschermak I., Aligemeine Physiologie, Lpz., 1922 - 24; В u t s с h-li O., Mechanismus u. Vitalismus, Leipzig, 1901 (рус. перев. в сб. «Сущность жизни», СПБ, 1903); Zur Strassen О., Zur Widerlegung des Vitalismus, Arch. furEntwicklungsmecbanik, B. XXVI, 1908.